Альберт-Эмиль Брахфогель - Людовик XIV, или Комедия жизни
Король вздрогнул и остановился.
— Вы опять здесь? Вы слишком злоупотребляете правом маршалов являться на аудиенции. Или вы, может быть, полагаете, что ваше ежедневное появление приводит нас в хорошее расположение духа?
Все невольно отодвинулись от маршала, появление которого было так неприятно королю, и со страхом ожидали развязки этой сцены.
Один Фейльад не растерялся и сохранил свою солдатскую улыбку.
— Царь Вселенной! Солнце не отказывает и последнему червяку в своих живительных лучах, а кто же оное солнце, как не вы, божественный король? Я знаю, что мое присутствие причиняет неудовольствие вашему величеству, и потому только осмеливаюсь появляться перед светозарными очами моего повелителя, что, по уверению докторов, немного скуки и раздражения необходимы для полного здоровья! О, если б я смел надеяться, что, навлекая на себя ваше неудовольствие, я в то же время укрепляю ваше драгоценнейшее здоровье, тогда, может быть, моя заветная мечта могла бы осуществиться!..
Король улыбнулся полусердито-полупрезрительно:
— В чем же заключается ваша заветная мечта?
— Стать когда-нибудь против справедливейшего, высочайшего желания вашего величества вашим преданным любимцем.
— Вот замечательная глупость! Если вы рассчитываете заслужить мое расположение, постоянно раздражая меня, то, пожалуй, вы достигнете этого печального триумфа.
С этими словами король отправился далее. Живописец Миньяр стоял в почтительной позе около своего мольберта, когда его величество вошел в мастерскую.
Людовик бросил на него милостивый взгляд и тотчас же обратил свое внимание на расставленные картины:
— Не стесняйтесь высказывать ваше мнение, господа.
Не забывайте, что эти произведения искусства должны служить предметом удивления для наших потомков, поэтому мы должны быть как можно строже в выборе.
Кольбер незаметно толкнул Миньяра и шепнул:
— Не беспокойтесь, он найдет все прекрасным.
— Куда определены эти картины, Кольбер? — обратился к нему Людовик XIV.
Кольбер поспешил подойти к монарху.
— Колесница Аполлона предназначается для плафона в большом зале, в Марли, а та большая группа, представляющая посещение Марсом богини Минервы, будет в числе фресок в Версале.
— Группа Марса или Минервы прекрасна, но Аполлон, хотя и отличается, бесспорно, чрезвычайно красивым лицом, но маловыразителен.
— Придание выражения представляет чрезвычайную трудность для живописца, если он рисует без живого оригинала, — заметил герцог Бульонский.
— Как ваше мнение, Миньяр? — спросил король.
— Герцог изволил сделать совершенно верное замечание. Я нарочно рисовал некоторые фигуры без натурщиков, не зная, кого ваше величество пожелает олицетворить в этих картинах. Впрочем, недостаток выражения в лице Аполлона я мог бы сейчас же исправить, если бы только смел следовать моему вдохновению…
— Можете заканчивать вашу картину, не стесняясь нашим присутствием, мы очень любим всякие экспромты.
Миньяр схватил кисть.
— Не угодно ли будет вашему величеству присесть на несколько минут?
Он поставил королю кресло как раз напротив мольберта.
— О, да вы, приятель, льстец! — сказал король, слегка краснея: самолюбие его было чрезвычайно польщено.
— Мы, художники, не умеем льстить, ваше величество.
— Ну, Миньяр, не робейте! Это первый шаг к счастью, — шепнул ему Кольбер.
Король опустился в кресло.
Художник начал рисовать, он сделал всего только несколько штрихов на лице Аполлона, и сходство его с Людовиком XIV стало поразительно.
— У него громадный талант! — заметил герцог. — Он пристыдит Лебрена и всех наших академистов.
— В самом деле, поразительное сходство, — воскликнул удивленный Людовик XIV.
В это время Конти рассматривал портреты, развешанные по стенам мастерской. Вид одного из них вызвал у принца невольный крик удивления.
— Что с вами, кузен? — спросил король, подходя к нему. — А! Какая интересная голова! Вы знаете, кто это?
— Да, ваше величество, это портрет моего друга, который был в Пезенасе моим утешением и поддержкой, который врачевал мои душевные раны и открыл передо мной истинный путь. Ваш всепроницающий взгляд, сир, должен угадать, что это за человек.
— Что это за человек? — сказал король… — Судя по выражению лица, по позе… он должен быть поэтом!
— Вы угадали, ваше величество!
— Но если бы вы попросили меня определить, что именно он пишет, это было бы труднее! Что он сатирик, в этом не может быть сомнения, глядя на его едко-ироническую улыбку, но грустное выражение глаз заставляет меня предположить, что сатиры его не злы, а носят, скорее, меланхолический отпечаток! Однако ж, этот портрет чрезвычайно заинтересовал меня. Кузен, скажите, кто это?
— Ваше величество, это Мольер, актер и сочинитель комедий!
— Мольер… актер… — повторил король, — а, теперь я припоминаю. Принцесса Марианна говорила мне о нем как о замечательном таланте. Надо будет перетащить его в Париж. Кузен, вам, как его старому знакомому, следует взяться за это дело.
— Я уже хлопотал об этом, ваше величество, но Мольер ни за что не хочет покинуть труппу Бежар, с которой он в продолжение целых десяти лет делил и радость и горе.
— Очень жаль! В таком случае ему не придется пожинать лавры в Париже. Я не могу нарушить привилегии, данные Бургонне и Марэ, которым мы обязаны процветанием нашей драматической музы.
Физиономия Конти заметно вытянулась.
— Но, ваше величество, — начал он, — если бы вы только пожелали…
— Поймите, кузен, что тут дело не в желании, а в справедливости, которую я никогда не нарушу. Но во всяком случае, если представится возможность сделать что-нибудь для этого человека, то вы, Кольбер, напомните мне о нем.
— Позвольте мне, ваше величество, высказать свое мнение, — сказал Кольбер, низко кланяясь.
— Говорите!
— Если бы ваше величество были столь милостивы и дозволили принцу Анжуйскому иметь свой собственный театр, тогда можно было бы пригласить Мольера и его труппу.
Людовик XIV улыбнулся:
— Принц Анжуйский никогда не обращался ко мне с подобной просьбой.
— Но если он обратится к вашему величеству?.. — спросил Конти, бросив умоляющий взгляд на короля.
— Я увижу тогда, что брат мой имеет гораздо больше эстетического вкуса, нежели я предполагал, и буду очень рад поощрить в нем эту наклонность. — Затем, обратившись к живописцу, король продолжал: — Колесницу Аполлона отправьте в Сен-Клу и займитесь отделкой других картин. Я желаю, чтобы все фигуры имели сходство с окружающими меня лицами.
В эту минуту отворилась дверь и в мастерскую вошел маршал де Брезе.
— Что скажете? — спросил его король.
— Его эминенция просит аудиенции у вашего величества по весьма важному делу. Кардинал только что вернулся от королевы-матери.
— После свидания с моей королевской матерью кардинал всегда сообщает мне чрезвычайно важные известия! — заметил король с насмешливой улыбкой и, кивнув слегка головой окружающим, он вышел из мастерской в сопровождении маршала.
Глава IX. Анна Стюарт
Кардинал Мазарини понимал очень хорошо, что хитрая Анна Австрийская оставила его одного вынимать горячие каштаны из огня, но он взялся за дело и дал себе слово добиться успеха во что бы то ни стало.
Людовик XIV встретил кардинала чрезвычайно сухо:
— Вы были у королевы-матери, как мне сказали, стало быть, вопрос, о котором идет речь, уже решен, потому что обыкновенно меня удостаивают сообщением только окончательных решений. Прошу вас, будьте кратки!
— Ваше величество изволите ошибаться, — отвечал кардинал спокойно, — мы ничего не решили с ее величеством, напротив, между нами возник спор, решить который можете только вы одни.
— Вот как! В чем же дело?
— Мы говорили с королевой-матерью о необходимости для вашего величества вступить в брачный союз.
Король порывисто вскочил со своего места. Лицо его вспыхнуло от негодования:
— Вот, клянусь Богом, истинно материнское и поповское занятие! Я надеялся, что у вас обоих навсегда пропадет охота заботиться о моем супружестве! Объявляю вам, кардинал, что вы делаете грубую ошибку, поднимая этот вопрос, и что я ничего знать не хочу о каком бы то ни было союзе!
Мазарини почтительно поклонился:
— В таком случае, сир, разрешите бракосочетание принца Анжуйского! Если ваше величество решились не вступать в брак и не оставлять наследника на французский престол, то ваш брат обязан позаботиться о продолжении династии Бурбонов.
Людовик XIV побледнел. Глаза его засверкали:
— Как?! Вы хотите, чтобы его потомки взошли на французский престол?! Никогда, никогда вы не вырвете на это моего согласия!..
